Когда мы приехали в Германию, наш русский язык превратился в шепот и с годами умолк совсем. Родным языком стал немецкий, хотя не он был языком наших первых слов и мыслей. Так было со мной и моей семьей, но но мы такие не одни. Очень многие российские немцы, вернувшись в Германию, за годы ассимиляции утратили или сознательно отказались от своего родного языка, или, говоря точнее, от первого в своей жизни языка.
«Я больше никогда не буду говорить по-русски!», объявила родителям Наталия Венцель-Варкентин, вернувшись из детского сада, когда ей было три года. Это одна из тех историй, которые мы сами не помним, потому что были слишком малы, зато родителям никогда не надоедает их нам пересказывать. «К трем годам я говорила на хорошем для трехлетнего ребенка русском. Но однажды я пришла из детского сада в слезах и сказала: ‚Я больше никогда по-русски говорить не буду‘. Мои родители вспоминают, что с этого момента я держала слово, говорила и отвечала им только по-немецки. Родители не настаивали, не пытались сделать русский моим языком».
Когда мы приехали в Германию, наш русский язык превратился в шепот и с годами умолк совсем.
Так же, как родители Наталии, действовали и многие другие родители-репатрианты в Германию: они не препятствовали или даже помогали своим детям забывать русский язык. В своих исследованиях специалист по миграции и интеграции российских немцев Яннис Панайотидис тоже это наблюдал. «Мне приходилось и самому проводить, и читать глубинные интервью, в которых представители так называемого «полуторного» (приехавшие детьми) и второго поколения переселенцев говорят, что они почти не учились русскому языку. В семье не прикладывали никаких усилий к тому, чтобы обучать ему детей, скорее наоборот. Русского языка избегали. Самое позднее когда дети начинали ходить в детский сад или в школу, где общим для всех языком был немецкий, то он становился преобладающим и для них.
К этому нужно прибавить и то, что многие учителя и педагоги настаивали на том, что родители-репатрианты у себя дома должны говорить по немецки. «Воспитательницы моим родителям настоятельно советовали говорить со мной по-немецки. Якобы это было главным условием того, чтобы я овладела немецким в совершенстве, на 100%. А русский,как они считали, стал бы препятствием. Конечно, родители им доверяли, конечно, они хотели, чтобыы их ребенок на 100% интегрировался. В результате я по-русски понимаю, но не говорю».
В самом тексте закона о приеме поздних переселенцев было заложено требование ассимиляции. Там было такое ожидание: ах, это немцы к нам едут? Ну так пусть говорят по-немецки.
Такое негативное отношение к двуязычию у детей сохраняется до сего дня. Еще в 2018 году газета Die Welt вышла с заголовком: «Дома тоже нужно говорить по немецки!», предсказывая двуязычным детям с так называемым миграционным фоном мрачное будущее. Запомнился и проект резолюции съезда ХСС в 2014 году, в котором говорилось: «Каждый, кто хочет жить здесь на постоянной основе, должен чуствовать себя обязанным и в обществе, и в семье говорить по-немецки». При этом никого не смущает тот факт, что уже много лет исследования раз за разом показывают, что многоязычие не вредит детям. Например, недавно о таких результатах объявила группа ученых технического университета Дортмунда.
Но российским немцам дело двуязычного воспитания осложнил еще один аспект, как выяснил Яннис Панайотидис: «В самом тексте закона о приеме поздних переселенцев было заложено требование ассимиляции. Там было такое ожидание: ах, это немцы к нам едут? Ну так пусть говорят по-немецки. Как только те переходили на русский, им говорили: так значит, вы русские. С чем в немецком воображении были связаны сплошь негативные коннотации, и сразу под вопросом оказывалась идентификация переселенцев как немцев – а ведь именно эта идентификация была основанием для приема.
Мол, откуда тут взялись все эти русские, с какой стати выдают себя за немцев». И законодательство усиливало эту тенденцию. В 1997 году были внесены изменения в федеральный закон о насильственно перемещенных лицах (Bundesvertriebenengesetz). Изменения подразумевали, что условием для принятия в Германии поздних переселенцев из числа российских немцев будет экзамен по немецкому языку.
§ 6 Этническая принадлежность
«Приверженность немецкому гражданству должна быть подтверждена доказательством способности вести по меньшей мере простой разговор на немецком языке на момент принятия административного решения по ходатайству о приеме, а в случаях § 27(1) раздел 2 – на момент обоснования постоянного места жительства в области применения настоящего закона, если только ходатайствующий о приеме не лишен этой способности из-за физического, психического или душевного заболевания или из-за инвалидности в значении § 2(1), параграф 1 раздел 1 Девятой части Гражданского кодекса.»
Но не только закон и не только общество оказывали давление на вновь прибывших и требовали от них ассимиляции. Многие из российских немцев, приехав на новую старую родину, чувствовали потребность возродить язык, которым им запрещали пользоваться в Советском Союзе. Правда, и здесь не до конца понятно, насколько сильным было это желание у тех, кого довелось наблюдать Яннису Панайотидису: «Мне кажется, во многих семьях было сильно желание ассимилироваться. Но насколько добровольным было это стремление при таком сильное давлении извне? Старшему поколению, несомненно, было важно оживить потерянный при советской власти немецкий язык. В то же время люди явно поняли, что, говоря по-русски, они производят не лучшее впечатление. Но и на немецком их акцент и раскатистое, характерное для русского языка переднеязычное «р» были очень заметны и мало кому нравились».
И это не не просто ощущение отдельных поздних переселенцев. Институт немецкого языка имени Лейбница в 2017 году провел всегерманский опрос. В этом репрезентативном опросе русский язык получил оценку одного из самых малосимпатичных языков.
«Когда прислушиваешься к себе, то чувствуешь ностальгию. Движимая этой ностальгией, я впервые начала заниматься своей семейной историей со всеми травмами, со всеми событиями, и с языком»
Наталия больше не обращает внимания на реакцию посторонних. Слишком сильно она тосковала по собственной идентичности, собственной семейной истории, и по настоящему родному языку. «Когда прислушиваешься к себе, то чувствуешь ностальгию. Движимая этой ностальгией, я впервые начала заниматься своей семейной историей со всеми травмами, со всеми событиями, и с языком». Она ходит на курсы русского языка в Volkshochschule, где вместе с немцами, никогда не знавшими русского, разучивает кириллицу и тренируется произносить раскатистое «р». Пусть этот курс – всего лишь фрагмент того пазла, который ей придется собрать в поисках собственной истории, с его помощью она надеется найти дорогу к себе.
«Я надеюсь, что у меня станет меньше ностальгии, и я смогу вернуться к моему ,true self’. Back to the roots’. Что я вернусь к истокам и обрету своя «я», но при этом не придется отказываться от всего, что я приобрела на пути интеграции в немецкое общество. Есть такое чувство, что вот, приезжаешь в Германию и для этого отказываешься от прошлого. Сознательно или неосознанно, но это происходит. И вот попытка вернуть все это может – не всегда, но иногда – привести к более полной картине. Что там не останется пробелов, которые обнаруживаешь, начав заниматься этой темой и начав исследовать прошлое. Что получишь более целостную картину самой себя. Вот это, пожалуй, идеальный сценарий».
Интервью: Ольга Фелькер
Dir hat der Text «Больше не буду говорить по-русски!» gefallen? Hier geht es zu dem Beitrag «На спине у степи» von Juri Wasenmüller.
Gefällt dir dieses Video? Folge unseren online-Auftritten, um immer auf dem Laufenden zu bleiben! Mit uns kommst du auf Facebook, Instagram, Twitter, YouTube und Odnoklassniki ins Gespräch. Du bist kein Social-Media-Fan? Alles klar, denn über unseren Telegram-Kanal erhältst du ganz bequem spannende Inhalte direkt aufs Handy zugeschickt. Werde Teil unserer Community, empfehle unsere Inhalte weiter und diskutiere mit!
